иногда ты ничего не можешь изменить, потому что сколько бы людьми ни утверждалось, что ты сам кузнец своей судьбы, обстоятельства оказываются на голову выше. и сильнее, конечно же. они придавливают тебя прямо к земле, выбивая искорежанный дух из слабого и немощного тела, сидят сверху, злобно хихикая прямо в уши, и проводят удавкой по горлу, как бы намекая, что одно неверное движение - и ты станешь покойником.
идди знает это ощущение с четырнадцати лет.
идди - дочь проститутки. и сама она проститутка с четырнадцати лет.
она никогда не видела своего отца и, зная о мамином способе заработка, даже не спрашивала, кем бы он мог быть, потому что догадывалась - ни черта мать не знает о нем, потому что даже не помнит. не сказать, что подобное положение дел ее устраивало, но от них не убежишь. от себя, впрочем, тоже не убежишь, но это идди более чем просто нравилось.
особенно, когда мать была не одна.
особенно, когда их было двое, потому что второй - не для матери. второй - для нее.
идди боялась в первый раз, во второй - тоже, на третий ничего не изменилось. сколько их было уже к нынешнему моменту [а ей-то, без малого, двадцать пять] - лучше даже не знать, она сбилась со счета где-то на двадцать седьмом. и даже с двадцать седьмым страх не прошел.
идди ненавидит секс.
идди ненавидит мужчин.
женщин - тоже.
и ей крайне стыдно признаться другим, что она не испытывает оргазмов, не возбуждается от красивого мужского или даже женского тела, не хочет никого касаться или чтобы кто-то касался ее. идди хочет спрятаться в раковину и никогда оттуда не вылезать, идди хочет перебить весь мир, чтобы ее больше никто не видел, идди хочет испортить свое лицо, чтобы его никто не хотел.
идди не повезло: она родилась слишком красивым ребенком, а выросла еще более красивой девушкой, и ее мать, прекрасная добрейшая мать, всегда заботилась о том, чтобы ее дочь выглядела лучшим образом.