алиса забывает, как ее зовут, откуда она родом и где живет.
сейчас ей хочется только спать и никогда не просыпаться.
алиса. алиса. алиса.
страна чудес ее уже очень ждет.[/i][/font][/align]
она медленно зажимает уши, считает до пятидесяти двух, потому что это когдатошнее любимое число отца, и просит бога, если он, конечно, существует, спрятать от нее мир. грязный мир, погребенный мир, изнеможденный мир.
мэгги выглядит слишком бледной, слишком болезненной и словно бы позеленевшей. после той ужасной [как любят говорить все /не/знакомые ей люди при каждой с ней встрече] трагедии это совершенно неудивительно! столько вытерпеть! остаться живой! ах, как она смело справляется со всем свалившемся на ее хрупкие плечи! [мэгги перестает слушать где-то после первой строчки их бесконечной тирады и лишь послушно кивает, мол, да. да. да. вы замечательны, а теперь, пожалуйста, отстаньте.] и ведь эти шрамы! бедняжка! как ей предстоит дальше жить? как она выйдет замуж?
мэгги своих шрамов не видит.
мэгги видит лишь шрамы своего отца. и матери. и младшего брата. и.. кто там еще был?
в памяти ничего нет. в памяти ничего не осталось, но скажем "спасибо" морфею, что так услужливо и мило ее, наконец, спасает.
и мэгги крепко засыпает.
раз. два. три. мозг, нахрен сгори. раз, два, три. смерть от меня унеси.
она открывает глаза - это раз.
она делает первый шаг - это два.
она раскрывает рот и начинает кричать - это три.
только ничего не срабатывает, крик не вырывается из горла, а ноги, на самом деле, никуда ее не несут. все остается на месте. она на месте.
только.. вот так удивление: абсолютно незнакомом месте.
мэгги не верит. и происходящее ей совершенно не нравится. белобрысая девушка озирается по сторонам и пытается утихомирить свою панику. только зря.
очень и очень зря.
в мыслях пролетает что-то наподобие "черт", я пытаюсь найти хоть что-нибудь мало-мальски знакомое и вдруг понимаю, что нахожусь в старом саду старого дома, с которого мы съехали с родителями еще лет восемь назад, потому что отец посчитал его слишком дряхлым. я любила этот дом. как минимум, ровно за то, за что ненавидел отец.
я любила его старомодный и угрюмый фасад, который казался ему слишком тяжелым и грозным; я любила его белые арки у входа, навевающие воспоминания об отдыхе в греции; я любила его розовые сады с розовыми кустами. я любила.
отец не любил.
мать не выносила.
мы собрали вещи и перебрались в город, словно бы там нам должно было стать лучше. лучше не стало, но сейчас не об этом. сейчас о том, почему я, черт побери, здесь оказалась?
и как?
блять! там что-то точно было! белое с синим. я сглатываю, невольно делаю шаг назад, боюсь даже на миг моргнуть, потому что.. вдруг нападет? потому что это все полный бред, и стоит мне только ущипнуть себя за руку, как это пройдет! только.. почему тогда не проходит?
мозг отказывается принимать информацию, а дыхание вдруг сбивается. я словно бы пробежала шестикилометровый забег, ни разу не передохнув и не выпив ни глотка воды. легкие горят, голова горит, тело горит. все сходит с ума, а я не сама.
если закрыть лицо руками и приказать себе успокоиться, то это становится возможным. нарастающая паника стихает, уходит и, наконец, исчезает. мне нужно просто сосредоточиться и, пожалуй, перестать искать логическое объяснение происходящему, потому что его нет.
я снова закрываю свои глаза.
когда открываю, вижу белого кролика в ужасно грязном и изношенном синем камзоле, он стучит лапой по полу, словно бы больше не может ждать, бегает красными глазками по часам и моему лицу [что ему надо?] и цокает языком. у него темно-желтые кривые зубы, от одного из которых отломался кусок, потемневшие лапы и жестокий взгляд. взгляд я запомнила лучше всего.
- мы опоздаем!
что?
простите, что?
- мы опоздаем! собирайся быстрее! о боже, как ты выглядишь! - он носится из в стороны в сторону, начинает неистово кричать, размахивать лапами, швыряется своими часами на цепочке, которые, кстати, разбиты, и зло смотрит на меня. вдох. второй. третий.
- НУ ЖЕ!!!
ну же! кричит все мое подсознание, пока я, с опаской поглядывая на мечущегося сумасшедшего кролика, меняю свое светло-желтое платье на синее, натягиваю фартук [откуда фартук?] и полоску на голову. теперь я выгляжу точно как героиня какой-то старой и глупой сказки, но какой не помню. я качусь на дно. я разлетаюсь на части. как можно забыть столько всего?
боже, за что?
но почему-то, когда он тянет меня за руку вслед за собой, мне хочется вырваться. и никуда не пойти. и снять с себя этот отвратный наряд. и еще огромную кучу всего, но.
всего лишь одно "но". блестящее, гладкое и холодное на прикосновение. а, что самое удивительное, так вовремя оказавшееся прямо под ногами, будто бы жаждущее, пока я его увижу и заберу себе.
и я забираю.
большой разделочный нож. таким мать потрошила курицу, рубила телячью тушку, подобно взрослому мужчине, со всей своей неистовостью и злостью. яркие картинки всплывают перед глазами, заменяют одну на другую, мерцают, блестят, а потом блекнут.
и бесконечно мечутся туда-сюда.
как кролик. как этот глупый сумасшедший кролик, который продолжает меня вести. интересно, если ее сейчас отрезать, она будет приносить мне удачу?
мэгги недовольно морщится, бросая взгляд на себя в зеркало, прежде чем выйти из старого дома. под ее ногами так знакомо скрипят половицы, и она замечает в них ржавые, уже пожелтевшие, гвозди.
и все же мэгги скучала по этому дому.
по этим гвоздям, половицам, мыслям и мебели. по этим тайным проходам, пыльному чердаку, подвалу. скучала, скучала, скучала и не знала, что можно было с этим поделать. и как бы после сюда обратно вернуться.
она хотела оставить шумный лондон и снова оказаться в плену свободного свежего воздуха. жаль только, что отец и мать не одобрят. глупая маленькая девочка по имени мэгги.
или алиса?
алиса..?
мы идем в сад, к розовым кустам, когда-то безумно красивым, а сейчас напоминающим кладбище мертвых животных. я вижу вдалеке яму и прищуриваюсь, но не удивляюсь. все и без того идет как-то слишком странно. смысл спорить или пытаться понять?
кролик прыгает.
дайте мне пять секунд. нужно осознать.
он и правда прыгает.
блять! он прыгает! прыгает! в яму!
не буду!
и, ха, не поверите, но прыгаю вслед, словно бы это единственный правильный выход, и сомнений у меня никаких не остается: я полностью и безвозвратно сошла с ума.
пока мы летим вниз [почему мы летим так долго?] стараюсь пальцами вцепиться в края, но яма то расширяется, становясь размерами с родительскую спальню, то снова сужается, и больно обдирает плечи. стоит только коснуться краев, она, будто бы избегая контакта, резко увеличивается в размерах.
воздуха здесь почти нет. я понимаю это, когда легкие начинают тихо выть, напоминая о своем присутствии, и дыхание сбивается. я быстро-быстро дышу, но это не помогает.
прежде чем, наконец, отключиться, запоминаю, что это было шестьсот восемьдесят третья секунда.
шестьсот.
восемьдесят.
три.
алиса никому не говорит, что вот уже несколько месяцев абсолютно счастлива, потому что ей не нужно просыпаться и идти в отвратительный жестокий мир. алиса улыбается, гладит холодную сталь, нежно вытирая капли крови с любимого ножа, и смело бросается вперед. алиса громко заливисто смеется, невинно отводит взгляд и поправляет белоснежный фартук, то и дело пачкающийся об ту или иную жертву.
алиса сходит с ума.
алиса сошла с орбиты.
алиса, алиса, алиса,
все безвозвратно убиты.
