у веры мир летит к чертям, выплясывая кульбит. сначала отец вышвыривает с борта корабля, потом мать говорит, что платье ее не стройнит.
у веры черти танцуют с ней, бросая ее над котлом. сначала целуют в лоб, потом же стрелис оказывается за бортом.
вера говорит, что выбора нет, как и выхода, впрочем, тоже. ее просят верить в лучшее, но лучшее захлебывается соленой морской водой и пропадает в пучинах. вера могла бы сойти за сирену, если хотела бы быть чуть женственнее, как ее погибшая мать.
но вера отказывается.
вера судорожно машет своей головой, а потом ее губы превращаются в плотную тонкую нитку, которой она с удовольствием кому-нибудь передавила бы горло.

в стрелис смешаны две крови: латышская, что так отчаянно говорит нам ее фамилия, и болгарская, имя которой намекает на это. смесь жестокой и мягкой национальностей, смелая, педантичная, чрезвычайно и до тошноты умная. люди говорят, что вера - это худшее, что могло бы быть в девушке, но, конечно, врут. в девяноста случаях из ста вера очарует человека. в оставшихся десяти - доведет его до скрежета зубов.
вредничать и паясничать, быть "мисс задира 2007" научил отец - капитан корабля, с которым она проплыла не одно море. вы знаете, что это означает, проводить почти все свое время не на суши, а в вольном плавании? это значит, что неважно, насколько женственной ты могла бы быть, ты все равно таковой не будешь. вера умела плевать, подобно верблюду, завязывать самые сложные морские узлы, играть в карты, подобно старшему стрелису, и драить палубу, как самый отчаянный матрос на борту.
вера была почти мальчиком, но, увы, оказалась девочкой. девочкой, что словно бы пеппи-длинный чулок хваталась за каждый брошенный, пусть и случайно, судьбою вызов, кривила душой, слишком долго молчала и била так, как иногда не били мальчишки.
вера была дочерью своего отца.
о матери говорить с ней не принято.

аделаида затягивает дочь в корсет. кто носит корсет в двадцать первом веке? никто, только вера. вера, чьи волосы завиты в кукольно-идеальные кудри. она терпит семнадцать с половиной минут, а потом вырывается из маминых цепких рук и бежит к отцу, чтобы избавиться от этого кошмара как можно скорее. она кричит, возмущается, пытается разровнять волосы, стягивает с себя отвратительное платье, почти его рвет, пока айвар сидит рядом и, откидываясь на спинку стула, смеется.
ей пять. вере всего лишь пять, а матери двадцать семь. в двадцать семь не надо умирать. но аделаида